Михаил Турецкий: Мне 60, но чувствую себя сильнее, чем десять лет назад

«Хор Турецкого» называют рекордсменами популярности: за 30 с небольшим лет - около 7 000 выходов на сцену.

Фото: Предоставлено организаторами

За полчаса до начала концерта знаменитого «Хора Турецкого» на парковку «Янтарь-холла» было уже не попасть – нет мест. Да и с билетами на сам концерт ближе к началу шоу ситуация также была непростой. Даже дорогущий партер разобрали практически полностью. И, надо сказать, выступление коллектива оправдало все ожидания. Зрители услышали и классику, и песни советских лет, и русские народные, и еврейские песни, и рок… А главное – уникальнейшие голоса.

Накануне в Светлогорске, на самом западе России, стартовал очередной тур легендарного хора «Мне 60, и это здорово!» - в честь юбилея основателя коллектива. За несколько часов до концерта «Комсомолка» пообщалась с Михаилом Турецким.

«Бои» в коммуналке

- Михаил Борисович, вы родились 12 апреля, в День космонавтики. Эта дата как-то отразилась на вашей жизни, на вашей судьбе?

- Мне кажется, в определенном смысле на тебя это бросает некую сияющую краску. Когда тебе мама в детстве говорит: «Представляешь, Миша, когда ты родился, - а это случилось в восемь вечера, - был салют в городе». Ну как же? День космонавтики! За год до этого Юрий Гагарин впервые полетел в космос. Это был большой праздник для всей страны. И для меня это тоже был личный праздник и семейный. А дальше я понимал, что 12 апреля – это такой особый день для всей страны. И меня должны были назвать Юрой, но папа мой слегка картавил и начал сопротивляться. Он говорил: «Юра – это красивое имя, но слишком много «р». Пусть будет Турецкий, но Миша». Безусловно, внутри я ощущал, что в какой-то непростой космический день родился и это должно наложить определенный отпечаток на мою карьеру. Что-то должно со мной произойти. Может быть, я буду космонавтом или летчиком-испытателем. Но потом оказалось, что уже в два, три, четыре года во мне начал просыпаться голос и какой-то слух, и меня буквально облепили родственники, которым очень нравилось, что у их маленького брата, которому три-четыре года, очень четкое произношение очень сложных песен. В четыре года я мог спокойно спеть песню. Мой брат, который старше меня на 13 лет, приглашал свою компанию в гости, брал гитару, ставил меня на стол, и я пел песни о любви - например, «Сиреневый туман». Он приводил симпатичных девчонок – меня это тоже заводило. И дальше ему ничего уже не надо было делать: ни цветы дарить, ни в театр водить, у него уже все получалось легко – брат мог разогреть любой роман. И девушки были в полном восхищении!

Потом у меня дома появилось пианино, я в семь-восемь лет начал уже как-то подыгрывать. И путь мой музыкальный был проангажирован. Мама пыталась меня учить, привела меня к какому-то педагогу. Педагог нудно преподавал, а я был неусидчивым парнем, меня нужно было завлечь… Через четыре месяца педагог сказал: «У парня нет никакого таланта, не тратьте деньги». Мама отвела меня в музыкальную школу, где это было почти бесплатно, нашла самый дешевый инструмент – флейту-пикколо за рубль пятьдесят. Но там был нюанс. В этой музыкальной школе во мне увидели большой талант и сделали исключение: в группу сольфеджио и гармонии меня отправили для скрипачей и пианистов, то есть для, что называется, привилегированных. Директриса закрыла глаза на то, что рубль пятьдесят всего платят – обычно тех детей не брали в «высокую» школу теории. И я все это подхватил. Мне нравились и сольфеджио, и гармония, а дальше я пошел в хоровое училище имени Свешникова – это лучшее музыкальное образование. Туда, кстати, тоже попал случайно. У меня есть родственник именитый – Рудольф Баршай, двоюродный брат отца. Он услышал, как я пою, и сказал, что не там я учусь, что надо в хоровое училище. «Но ты опаздываешь, - сказал он, - тебе одиннадцать, а там с семи лет все учатся. Но если чудо произойдет и тебя туда возьмут, то все в твоих руках». Я это услышал, меня буквально туда в последний вагон взяли со скрипом, потому что я отставал.

Догнать и перегнать одноклассников

- Вы в этом возрасте уже осознанно стремились получить музыкальное образование?

- Очень осознанно. Понимал, что спасение утопающих – дело рук самих утопающих. И когда ты от всех отстаешь, – а я амбициозный был мальчик, – нужно очень много заниматься. Я вставал в пять сорок утра, бежал на метро, ехал одну остановку, чтобы взять ключ от музыкального класса и заниматься до того, как начнутся занятия в школе. Индивидуально занимался два часа, потому что в коммунальной квартире это было невозможно. Соседи ругались, бегали за мной и даже оскорбляли, намекая на мое этническое происхождение. «Жидовская морда!» - кричал старый машинист Михаил Леонтьевич, которому я мешал отдыхать. Готов был даже меня побить. Но хорошо, у меня был старший брат, который готов был за меня заступиться. У нас там были настоящие драки на национальной почве. Это потом евреи стали модной национальностью, а в то время был такой бытовой антисемитизм, что было трудно жить в коммунальной квартире.

- Как быстро вам удалось догнать одноклассников?

- К 14-15 годам я выровнялся, а уже когда заканчивал школу, было видно, что я перспективный парень. И очень быстро, буквально с лета, поступил в Гнесинский институт (Российская академия музыки имени Гнесиных. – Ред.), который закончил с отличием. И остался там получать еще аспирантское образование как симфонический дирижер. Очень благодарен советской бесплатной музыкальной системе, которая столько дала, что можно всю жизнь ехать. Это огромная школа. Сейчас этого всего нет. Сейчас практично - это связи, пиар, как ты себя преподносишь, как ты выглядишь, сейчас важнее не быть, а прослыть. А там, тогда – именно быть. Ты получил это именно настоящее глубинное музыкальное образование. И оно мне по жизни всегда помогает. Моя дочь поет, она мне говорит: «Пап, можешь мне подыграть? Я «Снегурочку» Римского-Корсакова пою». Я могу выключить свет в комнате и сыграть ей «Снегурочку» в той тональности, в которой ей удобно. Вроде бы непрактично, продать это невозможно, но мне знаете, как приятно. Приятно, что я вызываю у нее чувство восторга, что такое умею – выключить свет и сыграть «во всех тональностях для всех национальностей». Могу сыграть любую музыку, я ее слышу, она у меня прорисовывается в гармонических схемах. И все благодаря тому образованию.

- Советский базис - он же и к другим сферам относится…

- Про другие сферы не знаю, но догадываюсь, что было примерно так. Умели они идеологией нас мотивировать…

- И образовательная система опять же. Бесплатная. Сейчас не так-то просто что-либо получить бесплатно.

- У меня есть мечта сделать детскую музыкальную школу для избранных. Но избранных не в плане их финансовых возможностей. Важно, чтобы эта школа была бесплатной. Я деньги должен найти в другом месте, но не учащиеся должны платить. Тогда, в Союзе, учили бесплатно, но если ты был талантливым. И никакой папа не мог тебя «засунуть»… Сегодня же люди думают, что они заплатят за что-то, где престижно учиться, и будут счастливыми. А вдруг это вообще не твое? А там был серьезный отсев. Ты бы не попал в хоровое училище, если ты неталантливый. То есть бесплатно учили, но не брали по блату. Это был своего рода естественный отбор.

- Как продвигается создание этой школы?

- У нас есть помещение, которое было в аварийном состоянии, потому что долго не двигалось с мертвой точки. Сергей Семенович Собянин (мэр Москвы. – Ред.) подписал указ, который позволяет начать реставрацию помещения. В это трудно поверить, но у нас нет собственной репетиционной базы, помещение арендуем. А сейчас нам делают дом, куда мы, надеюсь, переедем в конце 2023 года. И тогда можно будет думать о школе.

Секреты успеха

- Кроме музыкального, у вас, очевидно, еще большой талант как организатора, менеджера. Вы смогли создать крутейший проект, который знают во всем мире. Помните, как у вас проснулись организаторские способности?

- Не было такого момента, что я проснулся знаменитым и вдруг понял, что нужно делать. Я начитался где-то в осознанной молодости еврейских книг, где написано, что нельзя жить прошлым и далеко заглядывать в будущее. Нужно буквальным смыслом наполнять сегодняшний день. Я утром вставал и делал что-то хорошее для своего проекта. Я не знаю, когда во мне проявились эти организаторские способности. Иногда мне кажется, что никаких феноменальных организаторских способностей у меня нет, просто я очень люблю дело, которым занимаюсь. Это мое детище, я его взрастил.

Свой очередной тур про стране коллектив начал в Светлогорске, где мы и пообщались с Михаилом Борисовичем.

Фото: Елена ДЕНИСЕНКОВА

Всегда хотелось, чтобы артисты, которые со мной работают, без стеснения говорили: «Я музыкант». Чтобы им не надо было говорить: «Я пою». А им возражают: «Мы все поем, а для жизни? Что ты делаешь для жизни?» А для жизни ты должен делать что-то другое. А поешь ты для удовольствия. А я хотел, чтобы профессия музыканта, если ты столько лет учился, она должна и кормить. И я пытался сделать такое, чтобы хор не унижался в поисках спонсора… Потому что сегодня хор либо приписан к театру, либо к церкви, либо за этим есть какие-то люди, которые его спонсируют. Я старался, чтобы был некий продукт, на который пошли бы люди и сами покупали бы билеты.

- Как же сделать хор массово популярным?

- Лет десять я искал этот путь. Я очень много проработал на Западе: и в Америке, и в Канаде, и в Европе, и в Израиле. В итоге мы научились выстраивать свою модель шоу-бизнеса. Для этого приходилось много смотреть и бродвейских шоу, и в Лас-Вегас ездить, и работать в Америке. Там тебя научат работать, даже если ты ничего не умеешь, жизнь заставит. Если ты талантливый, они тебя используют по полной, из тебя выжимают все соки, но ты там всему научаешься. И вот в Америке мы много работали, и нам удалось многому научиться. И влюбить в себя американскую аудиторию – людей разных национальностей. Там же все – ирландцы, евреи, русские, итальянцы, китайцы… И даже турки, Они видели афишу: «Хор Турецкого». И думали, что мы исполняем турецкие песни. Придут и получат удовольствие, хотя ни одной турецкой песни на концерте нет. В общем, в 90-е иностранцы очень клевали.

И знаете, в 90-х я получил в США очень интересное предложение. Одна организация нам предложила к ним прибиться, она хотела нас поглотить. Но мы - все без исключения - не были готовы к эмиграции. Поэтому сказали: работать - да, но жить - нет. Никто на это не решился. Я тем более не мог решиться, у меня отец-фронтовик, я поздний ребенок, родителей не мог оставить… Словом, мы остались в России, и то, чему мы научились в США, начали применять у нас. Но, откровенно говоря, никогда для меня не важны были деньги, когда я занимался творчеством. У меня благотворительный концерт может быть гораздо сильнее эмоционально, чем концерт за большие деньги. Когда я начал создавать проект, мне было все равно, сколько мне за это платят. Мало того, если кто-то в этой жизни делает исключительно за деньги - без куража, настроения и предназначения, - то у него денег не будет. А деньги появляются там, где есть божья искра. Ты что-то делаешь не ради денег, и тогда появляются деньги. Вот у меня такое представление.

Лучший возраст для творчества

- Каждый участник вашего коллектива человек очень талантливый. Божья искра, как вы сказали. Как находить таких людей? Как заметить в человеке эту искру?

- Человека, у которого есть способности и большое желание, можно, что называется, вырастить. Так получилось, что многие парни, которые сегодня работают со мной, в команде уже 30 лет, шесть человек из десяти - буквально с самого начала. Например, Евгений Кульмис, заслуженный артист России, пришел, когда ему было 19, а сейчас ему 50 с копейками. С Мишей Кузнецовым я познакомился, когда мне было 18. Понимаете? 18! И эти люди со мной, и они не потеряли «товарный вид». Я им, конечно, не позволяю – и спорт, и здоровый образ жизни. Но все в разумных пределах. Я горжусь этими людьми. И остальные парни тоже достаточно давно работают… Средний возраст нашего коллектива – 48 лет. Это самый пик для мужчины.

- А разве в этом возрасте не начинается творческое угасание?

- Все очень индивидуально. Если вы занимаетесь любимым делом, то можно быть в форме и в 96 лет. Если говорить про меня, то я сегодня в той же форме, а где-то и сильнее, и увереннее в себе, чем десять лет назад. А мне шестьдесят. И вот мне кажется, Иосиф Давыдович Кобзон в шестьдесят лет был в самом пике. Мы с ним ездили по стране, юбилейный тур был, по четыре часа концерты с переездами. Он по четыре часа выступал каждый день, плюс заболел воспалением легких, пил антибиотики - и все равно каждый день на сцене. Вот это сила! Но, конечно, всему свое время, и надо очень тонко понимать тот момент, когда ты должен уйти со сцены, пока тебя не вынесли… Знаете, здесь и божья искра, и все прошито еще в таком понятии, как ДНК. Вот мой отец, он не был творческим человеком, но он был уникальной личностью – ходил в танцевальный зал, катался на лыжах, прожил почти 97 лет. В июле 1941 года был призван в Ленинграде на фронт. Служил в батальоне химзащиты. Всю блокаду воевал на Ленинградском фронте, закончил войну в Берлине. И он так любил жизнь, у него так загорались глаза… Поэтому нам надо стремиться наполнить свою жизнь максимальным смыслом. Каждый день делать что-то хорошее, позитивное, причем начинать нужно с себя. Для себя, для семьи, для своего окружения, и в итоге - для своей страны. Как говорила мать Тереза, хочешь изменить мир к лучшему, иди домой и полюби свою семью.

Мы каждый день должны делать что-то хорошее. Пытаться быть добрее друг к другу, объединяться, делать вместе то, что мы можем. Мы великий народ, великая страна, и совсем неспроста дружба наших народов смогла поставить на колени фашистскую Германию. Этого никто не мог себе позволить. И сейчас, в это непростое время, я уверен, что мы способны справиться со всеми невзгодами. И концертная программа, которую я представляю, построена на любви к искусству, любви к жизни. Это концерт-благодарность, концерт-радость. Культура, семья, музыка, учителя, дружба, творчество, Родина, человеческое общение – вот об этом наша программа. И в каком бы плохом настроении вы ни пришли на концерт, оно у вас обязательно улучшится. У вас непременно появится уверенность в завтрашнем дне. Я прекрасно понимаю, что у нас нет другой жизни, нет другой страны, и мы должны всеми силами помогать своей стране выстоять в это максимально сложное время.